Личность — это не зародыш в ребенке, который развивается лишь постепенно, благодаря жизни или в ее ходе. Без определенности, целостности и созревания личность не проявится. Эти три свойства не могут и не должны быть присущи ребенку, потому что с ними он был бы лишен детства. Он был бы противоестественной, скороспелой заменой взрослого. Однако таких монстров современное воспитание уже вывело, а именно в тех случаях, когда родителей одолевает настоящий фанатизм — обеспечить детей всегда и везде всем "самым лучшим" и "жить только ради них". Этот весьма популярный стереотип больше всего мешает родителям развиваться самим, и он же дает им право навязывать детям свое собственное "лучшее". Однако в действительности это "лучшее" представляет собой то, чем родители более всего пренебрегают в отношении самих себя. Детей ориентируют на то, чтобы добиваться именно того, чего не добились родители, им навязывают амбиции, которые родители так и не смогли реализовать. Такие методы и идеалы порождают педагогических монстров.

Никто не в состоянии воспитать личность, если он сам не является личностью. И не ребенок, а только взрослый может достичь этого уровня развития в качестве спелого плода жизненных свершений, направленных на эту цель. Ведь достичь уровня личности означает максимально развернуть целостность индивидуальной сущности. Нельзя упускать из виду, насколько велико число тех условий, которые должны быть выполнены ради этой цели. Здесь требуется вся человеческая жизнь со всеми ее биологическими, социальными и психологическими аспектами. Личность — высшая реализация врожденного своеобразия у отдельного живого существа. Личность — результат наивысшей жизненной стойкости, абсолютного приятия индивидуального сущего и максимально успешного приспособления к общезначимому при величайшей свободе выбора. Воспитать человека таким — это, по-моему, немалое дело. Это, видимо, величайшая задача, которую взялась решать современная культура. Задача поистине столь опасная, что сам Шиллер, пророчески осмелившийся первым подступиться к этой проблематике, даже приблизительно не предчувствовал ее масштабности. Она столь же опасна, как смелый и отважный почин природы, повелевающий женщинам рожать детей. Разве не эта дерзкая прометеевская или даже люциферовская отвага толкнула сверхчеловека на сотворение в реторте гомункула, из которого впоследствии вырос какой-то Голем? И все же он сделал не больше того, что изо дня в день творит природа. Нет такой человеческой гнусности или уродства, которые не существовали бы уже во чреве любящей матери. Как солнце светит праведникам и нечестивцам, как вынашивающие и выкармливающие матери равной любовью одаряют чад божьих и детей лукавого, не думая о возможных последствиях, — так же и мы, являясь частицами этой диковинной природы, несем в себе, как и она, нечто непредсказуемое.

Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто доброй славы и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
N. N. прекрасный человек.

Несносно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она;
Что наши лучшие желанья,
Что наши свежие мечтанья
Истлели быстрой чередой,
Как листья осенью гнилой.
Несносно видеть пред собою
Одних обедов длинных ряд,
Глядеть на жизнь, как на обряд,
И вслед за чинною толпою
Идти, не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей.

Батенков: -- по особливому образу мыслей моих, я не люблю республик, потому что угнетаются оныя сильным деспотичеством законов. А также, по некоторым странностям в моих суждениях, я воображаю республики Заветом Ветхим, где проклят всяк, кто не пребудет во всех делах закона; монархии же -- подобием Завета Нового, где государь, помазанник Божий, благодать собою представляет и может добро творить, по изволению благодати. Самодержец великие дела беззаконно делает, каких никогда ни в какой республике, по закону, не сделать...

Поймите же, государи мои, ход Европы -- не наш ход,-- выкатил насилу Батенков свой самый тяжелый камень.-- История наша требует мысли иной; Россия никогда ничего не имела общего с Европою...

-- Так-таки ничего? -- улыбнулся Пущин.

-- Ничего... то есть, в главном, значит, того, как бы сказать не соврать, в самом главном... ну, в пустяках,-- о торговле там, о ремеслах, о промыслах речи нет...

-- И просвещение -- пустяки?

-- Да, и просвещение -- перед самым главным.

-- Все народное -- ничто перед человеческим! -- заметил Бестужев.

Батенков только покосился на него угрюмо, но не ответил.

-- Да главное-то? главное что, позвольте узнать? -- накинулись на него со всех сторон.

-- Что главное? А вот что,-- затянулся он из трубки так, что чубук захрипел.-- Русский человек -- самый вольный человек в мире...

-- Вот тебе на! Так на кой нам черт конституция? Из-за чего стараемся?

-- Я говорю: вольный, а не свободный,-- поправил Батенков: -- самый рабский и самый вольный; тела в рабстве, а души вольные.

 

Когда у князя-кесаря бывал большой стол - многие из званых
приуготовлялись к этому с великим воздыханием, - такое у него на пирах
было принуждение, и неприличное озорство, и всякие тяжелые шутки. Один
ученый медведь как досаждал: подходил к строптивому гостю, держа, в лапах
поднос с немалым стаканом перцовки, рыкал, требовал откушать, а если гость…
выбивался - не хотел пить, медведь бросал поднос и начинал гостя драть не
на шутку. А князь-кесарь только тряс животом стол, и княжий шут, умный,
злой, кривой, с одним клыком в беззубом рту, кричал: "Медведь знает, какую
скотину драть..."
...В клетках, на окнах, начинали
подавать голоса перепела и ученые скворцы, один даже выговаривал
явственно: "Дядя, водочки..."

Шолохов Поднятая целина

Несколько раз она выходила из правления  колхоза  вместе  с  Давыдовым,
вопреки суровым хуторским  обычаям  брала  его  под  руку  и  даже  слегка
прижималась плечом. Давыдов затравленно озирался, боясь увидеть Макара, но
руки не отнимал, приноравливаясь к  Лушкиной  поступи,  шагал  мелко,  как
стреноженный конь, и почему-то часто  спотыкался  на  ровном...  Нахальные
хуторские ребятишки - жестокий бич влюбленных -  бежали  следом,  всячески
кривляясь, выкрикивали тонкими голосами:

   Из кислого теста
   Жених и невеста!
2 книга 4 глава вся