Глава 3 "О том, что человек имеет"
На имеющееся у нас состояние следует смотреть, как на

ограду от всевозможных бед и напастей, а не как на разрешение

или даже обязательство купаться в удовольствиях. Люди, не

получившие наследства, и достигшие благодаря тем или иным

талантам, возможности много зарабатывать, почти всегда начиняют

ошибочно считать свой талант -- основным капиталом, а

приобретаемые через его посредство деньги -- прибылью. Поэтому

они из заработка не откладывают ничего с целью составить

неприкосновенный фонд, а тратят все, что удается добыть.

Обычный результат этого -- нищета; их заработок прекращается

или после того, как исчерпан их талант, если это талант

временный (как, напр., в искусствах), или же потому, что

исчезли особые условия, делавшие данный талант прибыльным. В

весьма благоприятных условиях находятся ремесленники:

способность к ремеслу теряется не легко, или же может быть

заменена работою помощников, а к тому же их изделия суть

предметы необходимости, и следовательно, всегда найдут сбыт;

вполне справедлива поговорка -- "ремесло -- это мешок с

золотом". -- Не так обстоит дело с художниками и разными

артистами, именно поэтому им и платят так дорого. Но поэтому же

зарабатываемые ими средства должны считаться капиталом, они же,

к сожалению, видят в них прибыль и таким образом сами идут к

нищете.

Напротив, люди, получившие наследство, отлично знают -- по

крайней мере в начале -- что составляет капитал, и что --

прибыль. Большинство постарается надежно поместить капитал, не

будет его трогать, а даже, при возможности, станет откладывать

хотя 1/8 дохода, чтобы обеспечить себя на черный день. Поэтому

обычно такие люди остаются состоятельными.

Сказанного нельзя применять к купцам: для них сами деньги

служат, подобно рабочим инструментам, средством дальнейшего

обогащения; поэтому они, даже если деньги добыты ими самими,

желая сохранить и приумножить их, будут пускать их в оборот. Ни

в какой среде богатство не встречается столь часто, как в этой.

Можно сказать, что по общему правилу люди, испытавшие

истинную нужду, боятся ее несравненно меньше и поэтому более

склонны к расточительности, чем те, кто знаком с нуждой лишь

понаслышке. К первой категории принадлежат люди, благодаря

какой-либо удаче или особым талантам быстро перешедшие из

бедности к богатству; ко второй -- те, кто родился

состоятельным и остался таким. Обычно эти последние больше

заботятся о своем будущем и потому экономнее первых. Это

наводит на мысль, что нужда не так уж тяжела, как она издали

кажется. Однако, вероятнее, что истинная причина здесь другая:

тому, кто вырос в богатстве, оно представляется чем-то

необходимым, предпосылкой единственно возможной жизни -- так

же, как воздух; поэтому он заботится о богатстве не меньше, чем

о своей жизни, а следовательно, окажется, вероятно, аккуратным,

осторожным и бережливым.

Напротив, для человека, выросшего в бедности, она кажется

естественным состоянием, а свалившееся ему каким-либо путем

богатство -- излишком, годным лишь для наслаждений и мотовства;

исчезло оно -- человек обойдется и без него, как обходился

раньше, да к тому же спадет с плеч лишняя забота. Здесь уместно

вспомнить слова Шекспира: "Должна оправдываться поговорка, что

сев верхом, коня загонит нищий"

 Платон "Пир"
Во все эти таинства любви можно, пожалуй, посвятить и тебя, Сократ. Что же касается тех высших и сокровеннейших, ради которых они, если разобраться, и существуют на свете, то я не знаю, способен ли ты проникнуть в них. Сказать о них я, однако, скажу, - продолжала она, - за мной дело не станет. Так попытайся же следовать за моей мыслью, насколько можешь.
Кто хочет избрать верный путь к этим таинствам, должен начать с устремления к прекрасным телам в молодости. Если ему укажут верную дорогу, он полюбит сначала одно какое-то тело и родит в нем прекрасные мысли, а потом поймет, что красота одного тела родственна красоте любого другого и что если стремиться к идее красоты, то нелепо думать, будто красота у всех тел не одна и та же. Поняв это, он станет любить все прекрасные тела, а к тому одному охладеет, ибо сочтет такую чрезмерную любовь ничтожной и мелкой. После этого он начнет ценить красоту души выше, чем красоту тела, и, если ему попадется человек хорошей души, но не такой уж цветущий, он будет вполне доволен, полюбит его и станет заботиться о нем, стараясь родить такие убеждения, которые делают юношей лучше, благодаря чему невольно постигнет красоту насущных дел и обычаев и, увидев, что все прекрасное родственно, будет считать красоту тела чем-то ничтожным. От насущных дел он должен перейти к наукам, чтобы увидеть красоту наук и, стремясь к красоте уже во всем ее многообразии, не быть больше ничтожным и жалким рабом чьей-нибудь привлекательности, плененным красотой одного какого-то мальчишки, человека или дела, а повернуть к открытому морю красоты и, созерцая его в неуклонном стремлении к мудрости, обильно рождать великолепные речи и мысли, пока наконец, набравшись тут сил и усовершенствовавшись, он не увидит той единственной науки, которая касается красоты, и красоты вот такой... Теперь, - сказала Диотима, - постарайся слушать меня как можно внимательнее.
Кто, правильно руководимый, достиг такой степени познания любви, тот в конце этого пути увидит вдруг нечто удивительно прекрасное по природе, то самое, Сократ, ради чего и были предприняты все предшествующие труды, нечто, во-первых, вечное, то есть не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения, а во-вторых, не в чем-то прекрасное, а в чем-то безобразное, не когда-то, где-то, для кого-то и сравнительно с чем-то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для другого и сравнительно с другим безобразное. Красота эта предстанет ему не в виде какого-то лица, рук или иной части тела, не в виде какой-то речи или науки, не в чем-то другом, будь то животное, земля, небо или еще что-нибудь, а сама по себе, через себя самое, всегда одинаковая; все же другие разновидности прекрасного причастны к ней таким образом, что они возникают и гибнут, а ее не становится ни больше, ни меньше, и никаких воздействий она не испытывает. И тот, кто благодаря правильной любви к юношам поднялся над отдельными разновидностями прекрасного и начал постигать эту высшую красоту, тот, пожалуй, почти у цели.
Вот каким путем нужно идти в любви - самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради этой высшей красоты вверх - от одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным делам, а от прекрасных дел к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о высшей красоте, и не познаешь наконец, что же есть красота.
И в созерцании высшей красоты, дорогой Сократ, - продолжала мантинеянка, - только и может жить человек, ее увидевший. Если ты увидишь ее, ты не сравнишь ее ни со златотканой одеждой, ни с красивыми мальчиками и юношами, при виде которых ты теперь приходишь в восторг, и, как многие другие, кто любуется своими возлюбленными и не отходит от них, согласился бы, если бы это было хоть сколько-нибудь возможно, не есть и не пить, а только непрестанно глядеть на них и быть с ними. Так что же было бы, - спросила она, - если бы кому-нибудь довелось увидеть высшую эту красоту чистой, без примесей и без искажений, не обремененную человеческой плотью, человеческими красками и всяким другим бренным вздором, если бы эту божественную красоту можно было увидеть воочию в цельности ее идеи? Неужели ты думаешь, - сказала она, - что человек, устремивший к ней взгляд, подобающим образом ее созерцающий и с ней неразлучный, может жить жалкой жизнью? Неужели ты не понимаешь, что, лишь созерцая красоту тем, чем ее и надлежит созерцать, он сумеет родить не призраки совершенства, а совершенство истинное, потому что постигает он истину, а не призрак? А кто родил и вскормил истинное совершенство, тому достается в удел любовь богов, и если кто-либо из людей бывает бессмертен, то именно он.

55

                                  * * *

                        Чем ты дале прочь отходишь,
                        Грудь мою жжет больший зной,
                        Тем прохладу мне наводишь,
                        Если ближе пламень твой.

                        1743

                                  * * *

                             Услышали мухи
                             Медовые духи,
                             Прилетевши, сели,
                             В радости запели.
                             Егда стали ясти,
                             Попали в напасти,
                             Увязли бо ноги.
                             Ах! - плачут убоги, -
                             Меду полизали,
                             А сами пропали.

                             1734 

К.Г. Юнг

Для человека основной вопрос в том, имеет ли он отношение к бесконечности или нет? Это его главный критерий. Только когда мы осознаем, что существенно лишь то, что безгранично, и что оно, это безграничное, в свою очередь, существует, мы теряем интерес к ничтожным вещам. Если мы этого не знаем, мы требуем, чтобы те или иные наши качества, которые кажутся нам нашими достоинствами (например, «мой талант» или «моя красота»), весь мир признавал за таковые. Чем более человек настаивает на своих ложных достоинствах, тем менее он чувствует то, что существенно, тем менее он удовлетворен своей жизнью. Он считает что его ограничивают, тогда как ограниченны его собственные помыслы, — так возникают зависть и ревность. Когда же мы понимаем и чувствуем, что уже здесь, в этой жизни, присутствует бесконечность, желания и помыслы наши меняются. В итоге расчет принимается лишь то, что существенно, что мы воплотили, а если этого нет, жизнь прошла впустую. И в наших отношениях с другими людьми важно то же самое: присутствует ли в них некая безграничность.